 |
Программа "Неделя с Марианной Максимовской", как и в предыдущие два года, была названа лучшей в номинации "Информационно-аналитическая программа", а ее автор снова была признана лучшей телеведущей. Сама Марианна так прокомментировала это событие: "Есть правило трех "с": случай, совпадение, система. Может быть, это несколько нескромно, но когда получаешь ТЭФИ три года подряд, понимаешь, что твоя журналистская работа востребована".
О национальных особенностях отечественной аналитической тележурналистики звезда РЕН ТВ рассказала корреспонденту "ВМ".
– Марианна, мы поздравляем вас с очередной победой!
– Спасибо.
– Похоже, это уже стало доброй традицией для вас – собирать статуэтки "Орфеев". Кстати, сколько их всего?
– Вообще у нашей программы за все годы набралось девять "Орфеев". Это если считать статуэтки, которые получили еще и наши репортеры по своим номинациям.
– А какой "Орфей" был для вас самым неожиданным?
– Ух, даже не знаю, может, самые последние, не думала, что мы будем получать премии три года подряд. Нам наши "Орфеи" дороги. И, кстати, первый раз мы выиграли, когда после довольно длительного перерыва Телеакадемия решила вернуться к практике тайного голосования. До этого на открытом голосовании, которое часто называли корпоративным, мы несколько лет подряд входили в тройку номинантов, но наград не получали.
А когда вернули тайное голосование, на нас сразу же обрушился дождь из бронзовых "Орфеев"… А я лишний раз убедилась в действенности настоящих демократических процедур.
– А некоторые телевизионщики бойкотируют эту премию. Вот Познер не так давно заявил о своем намерении выйти из числа академиков…
– Знаете, везде разные мотивы. Вы привели пример Владимира Познера, который сказал, что может выйти из академии после того, как на вручении премии в категории "Лица" руководство Телеакадемии отказалось публично чествовать Манану Асламазян, многолетнего руководителя компании "Интерньюс Россия", которая воспитала огромное количество региональных тележурналистов.
Это одна мотивация.
Раньше НТВ и ВГТРК вышли из Телеакадемии, обидевшись на то, что они в последние годы получали мало призов. Это другая мотивация.
Так что тут надо разбираться с каждым конкретным "отказантом".
– ТЭФИ остается знаком нашего телевизионного качества, так?
– Это единственная наша крупная профессиональная премия, другой нет… Как еще понять, ценят коллеги твою программу или нет?
– Вы вообще смелый человек?
– Да нет, я нормальный человек, такой же, как и все. Просто я уже много лет занимаюсь своей профессией. А в ней лучше не оперировать такими категориями, а думать о том, как сделать эфир интересным и ничего не упустить.
Вот и все. А если думать о том, что вот эту тему я трогать не буду, потому что мало ли что... Так в профессии далеко не уедешь.
– А что вас привело в журналистику? Был какойто импульс?
– В подростковом возрасте мне поставили диагноз. Он звучал так: это "ярко выраженный журфак". Меня классе в шестом родители привели на смотрины к их знакомой, сотруднице МГУ, человеку с большим жизненным опытом. Я хотела поступать на истфак МГУ.
Мои родители склонялись к филфаку, который окончили мои мама и бабушка. Журналистов у нас в семье не было.
И о журфаке речи вовсе не шло. И эта женщина, Елена Борисовна Козельцева, понаблюдав за мной со стороны, этот диагноз и поставила. И я ей чрезвычайно благодарна. Одна эта встреча, получается, определила всю мою жизнь.
Возможно, я бы пришла к журналистке позже, но было бы потеряно время… А так я поступила на журфак МГУ и сразу начала работать – сначала в газетах, потом на телевидении.
– Никогда не жалели об этом?
– Нет, конечно. Путь получился такой прямой и светлый, как у Буратино. Конечно, за эти годы бывало всякое. Но дело своей жизни я точно нашла. Уже сколько лет я хожу на работу с радостью, удовольствием и интересом.
Так не всем везет.
– Аналитические программы обычно считались уделом серьезных мужчин…
– Да, есть такой стереотип, что итоговую программу может вести только серьезный мужчина – причем желательно такой крупный и с усами, как, например, Евгений Киселев. Он, конечно, не просто блестящий тележурналист, аналитик, но еще и замечательно смотрится в кадре. Женя всегда нравился женской части аудитории и внушал доверие зрителяммужчинам. Женщине в этом смысле сложнее. Считается, что женская часть аудитории может испытывать чувство ревности к другой женщине на экране, а мужчинызрители женщину – ведущую серьезной программы могут как раз всерьез не воспринимать.
Конечно, нелегко ломать стереотипы. Но мы уже все-таки восьмой сезон в эфире, вот те же ТЭФИ получаем… И, как я смею надеяться, имеем определенную репутацию у зрителей, которым оказалось неважно, кто ведет программу – мужчина с усами или я, женщина.
– Сейчас цензуры официально нет. Но критиковать власть как-то… немодно. Есть ли другие отличия тележурналистики 90-х от нынешней?
– Отличия колоссальные.
В 90-е была настоящая журналистика – проводились независимые расследования, ток-шоу шли в прямом эфире… И это была именно журналистика, а не пропаганда… Конечно, проводились отдельные пропагандистские кампании, как в 1996 году, но это не было тотально. У людей был выбор.
А сейчас мы имеем на телевидении так называемую охранительную политическую журналистику. Это когда говорят, что мы вот тут защищаем интересы государства, а на деле защищаются интересы вполне конкретных людей, которые в данный момент находятся у власти.
И интересами государства там зачастую и не пахнет. На мой взгляд, в нормальном обществе журналисты должны выполнять функцию контроля за властью. Без такого контроля со стороны общественных организаций и той же прессы страна просто не может считаться свободной.
А люди во власти в условиях непрозрачности быстро теряют чувство реальности. Мы в нашей стране все это уже видели. Сам термин "охранительная журналистика" возник еще в XIX веке, и вот ведь как бывает – и сейчас в мейнстриме.
– И это не в традициях демократической журналистики?
– У нас вообще почти нет традиций демократической журналистики. Ее никогда почти и не было. Достаточно кратковременные послабления в начале царствования Александра II. Непродолжительное время относительной свободы – слова и мысли – после революции 1905 года. Потом еще короткий промежуток после 1917 года, да и то со всеми сопутствующими "прелестями" пролетарской диктатуры – и все! Какие уж тут традиции демократической журналистики!
– Но при этом считается, что у нас свобода печати, слова…
– Это у кого так считается? Да, так записано в законодательстве. Но у нас очень часто то, что записано в законах, в жизни выглядит совершенно по-другому.
– Вашу "Неделю" кое-кто считает настоящей фрондой по сравнению с другими аналитическими программами. В связи с чем и выбор телеакадемиков выглядит чуть ли не революционным…
– Я часто слышу, что нашу программу называют оппозиционной. И в связи с этим всегда вспоминаю знаменитую фразу Иосифа Бродского: "Если Евтушенко против колхозов, то я – за".
Так вот, мы, конечно, не против любого решения властей только потому, что нам эта власть, допустим, не нравится. Это непрофессионально. Политики могут находиться в жесткой оппозиции, для журналиста встать на ту или иную сторону – значит потерять право на объективный анализ происходящего. Мы следуем золотому правилу журналистики – если, к примеру, есть конфликтная ситуация, мы предоставляем слово всем участникам этого конфликта. И не считаем, что априори прав чиновник.
Это никакая не фронда, а нормальная журналистика. И если это происходит не везде на телевидении, в этом не наша вина.
– Марианна, а вы согласны с Дорманом, который, отказываясь от ТЭФИ, заявил, что именно нынешнее телевидение повинно в нравственной катастрофе общества?
– Я не совсем с этим согласна, не только телевидение в этом виновато. У нас беда не только нравственная и, может быть, не столько нравственная. У нас к тому же еще и политическая и общественная катастрофа.
Самое главное же заключается в том, что в стране отсутствует гражданское общество. Нет общественного контроля за властью. Не только и не столько телевидение в этом повинно, в этом есть огромная вина политической элиты, в этом есть вина самого населения, которое уступило свои права взамен на так называемую стабильность. Безусловно, телевидение тоже внесло свою лепту, но нельзя только его в этом обвинять.
А отказ от премии… Да, кто-то мешал Дорману закончить фильм, не давал эфир. Но многие академики голосовали за "Подстрочник", делали все возможное, чтобы зрители все-таки услышали замечательный монолог Лилианны Лунгиной. И что, эти люди – тоже враги "прогрессивного человечества"? Им, мне кажется, обидно. Они-то тут при чем?
– Не могу не спросить о вашем знаменитом интервью с Лужковым… Он действительно годами не соглашался выступить у вас в программе?
– Это абсолютная правда. Мы неоднократно просили комментарии и самого мэра, и ИНТЕКО по разным поводам. И нам все время отказывали. Мы только один раз получили комментарий от официального представителя группы ИНТЕКО – и все.
А сколько мы делали критических сюжетов о том, что происходит в Москве. Разные темы были – и снос старой Москвы, и коррупция, и много чего еще… К сожалению, все время приходилось обходиться без второй стороны, что нас очень смущало именно с профессиональной точки зрения…
Ну а потом, как это у нас часто бывает, для Лужкова все в одночасье изменилось. Я видела, как через два дня после начала атаки на мэра от него уже шарахались, как от чумного барака. Причем это делали люди, которые еще недавно разве что не пресмыкались перед всемогущим Лужковым. Тут-то и журналисты пригодились, чтобы донести до людей свою точку зрения.
Кстати, желающих предоставить Лужкову эфир было, прямо скажем, немного.
– И вы блестяще, просто, как Кассандра, предсказали последующие шаги Медведева в этой ситуации…– Знаете, только ленивый бы не предсказал эти последующие шаги президента.
Было совершенно очевидно, что если Медведев не проявит жесткость, то с ним уже никто не будет считаться. Вопрос был только в сроках отставки Юрия Лужкова. Тут не надо быть Кассандрой, чтобы предвидеть такой ход президента. И было понятно, что премьер Путин не будет в эту ситуацию вмешиваться, это совершенно ему не надо, что мы и увидели.
– Аналитики считают, что это было решение не политическое, а, скорее, экономическое. Что пришло время прибрать к рукам московские ресурсы. Вы согласны?
– Я, конечно, понимаю, что уж если перехватывать управление в Москве, то это надо делать сейчас, а не в последующий, уже предвыборный год. Любая новая команда, которая придет в Москве к власти, должна иметь время на то, чтобы перераспределить пирог, поделить московское наследство того же Лужкова, договориться с разными группировками. И показать такой результат на выборах от Москвы, который будет ждать высшая власть. А на все это надо время.
Поэтому ясно, что еще чутьчуть – и было бы поздно. И тогда уже вряд ли того же Лужкова тронули бы. Кто бы обеспечивал нужный результат? А в Москве, знаете, миллионы людей живут. От их выбора зависит многое.
– Марианна, а как вы относитесь к власти вообще? Не к Медведеву и Путину, а к этой громоздкой системе управления народом?
– Качество элиты, качество управленцев очень сильно снизилось за последнее десятилетие. А количество управленцев и чиновников в стране сильно возросло.
Про неэффективность нынешней российской элиты говорит, кстати, и президент. А тот же премьер ездит по городам и весям и то пляжи оборудует, то пожары тушит.
Это, конечно, неправильно, не царское это дело. Для этого должна существовать нормальная система местного самоуправления, которая в стране разрушена.
И, кстати, не без участия нынешней высшей власти это произошло. Вспомнить хотя бы отмену выборов губернаторов. И что получили – губернаторов, которые не несут ответственности перед жителями региона, и премьера, который вынужден лично распоряжаться туалеты установить вдоль трассы Чита– Хабаровск. А то без него эти туалеты ну никак не появятся.
– А почему у нас так мало серьезных ток-шоу, на которых обсуждались бы эти темы? Не искусственных, мертворожденных с "подсадными утками", а настоящих, живых, прямоэфирных?
– Потому что их позакрывали из-за тех самых цензурных соображений. Потому что руководители каналов не хотят лишних неприятностей с властью. А та, в свою очередь, не хочет публичных дискуссий в стране. Не хочет прямого эфира. Не хочет обсуждения собственных решений.
В результате они имеют ровно те же обсуждения, но на кухне. А такие настроения у нас в стране ни к чему хорошему не приводят. Ведь нельзя все это держать в кастрюльке с наглухо завинченной крышкой – она в результате всегда взрывается. Пар надо выпускать.
– А вы сами смотрите телевизор?
– Телевизор я смотрю по служебной необходимости и зачастую не получаю от этого ровным счетом никакого удовольствия.
– А вот можно, перефразировав знаменитое утверждение, что народ имеет то правительство, которое заслуживает, можно сказать, что мы имеем то телевидение, которое заслуживаем?– Абсолютно в этом убеждена. Мы имеем ту власть, которую заслуживаем, то телевидение, которое заслужили и будем то же самое иметь дальше, если люди не захотят наконец реально влиять на то, что происходит в их собственной стране. Есть еще одна набившая оскомину фраза – если ты не занимаешься политикой, то политика рано или поздно займется тобой. Но выходит именно как-то так.
– Новости хороши, если они плохие. Это действительно так?
– Не бывает хороших или плохих новостей. Есть новость, а есть не новость. Есть общественно важное событие, о котором нельзя не рассказать, а есть событие, которое интересно небольшому количеству людей. И о нем вполне можно не рассказывать по федеральному телеканалу.
– Но есть же понятие негатива и позитива, очень модные сейчас. И молодые просто требуют везде позитива.
– Ерунда. Молодые ничего такого позитивного от выпуска новостей не ждут, а ждут, чтобы их четко и доступно проинформировали о том событии, которое произошло и которое им интересно, – будь то теракт, или крупная катастрофа, или нашумевшее политическое решение вроде той же отставки Лужкова, или какой-нибудь концерт выдающийся… И молодежи, и остальным зрителям надо, чтобы им четко, внятно рассказали, что произошло, и по возможности дали анализ: почему это произошло, кто виноват, если тема проблемная, и что делать, чтобы это не повторилось.
Это все. Здесь не может быть оценки. Этими рассуждениями о позитиве у нас часто прикрывают банальное желание не поднимать в эфире так называемых острых тем. Мол, "негативные новости" мы не будем рассказывать, чтобы не будоражить население. А выходит банальная цензура с фиговым листком рассуждений о "хороших" и "плохих" новостях.
– Семья разделяет ваши взгляды?
– Да. Мы единомышленники. И меня это, конечно, не может не радовать.
– У вас сложилась карьера, прекрасная семья… Осталось еще о чем мечтать?
– Знаете, раньше люди именно что мечтали. Теперь у многих вместо мечты – планы. Есть такая замечательная шутка – "хочешь насмешить Бога – расскажи ему о своих планах"… Я далеко идущих планов не строю, но и мечтать вроде бы не разучилась.
Для меня самое важное, что я прихожу каждый день на работу с удовольствием, а вечером спешу домой, и тоже с радостью. И это, мне кажется, уже здорово.
