 |
Валиулин пришел, чтобы изменить "Свободу", и ушел, не сумев преодолеть сопротивление сотрудников станции. Сейчас он занимает должность заместителя главного редактора "Эха Москвы" и, прослушивая ежедневный эфир, сравнивая его с программами "Свободы", еще раз убеждается, что перемены последней необходимы: без них некогда легендарная станция рискует окончательно превратиться в радио для пенсионеров: сейчас в Москве ее ежедневно слушает всего 128 000 человек (для сравнения: "Эхо Москвы" – 771 000, данные "TNS Россия" за декабрь 2009 – февраль 2010).
О том, почему ему не удалось произвести на "Свободе" "перезагрузку", есть ли у станции будущее в России, и о чем ее сотрудники пишут письма Бараку Обаме, Ринат Валиулин рассказал в интервью Slon.ru.
– Зачем вас позвали на радио "Свобода"?
– Те, кто меня позвал, сказали, что они хотят перемен на "Свободе". Только вот впоследствии выяснилось, что хотят они этого, только чтоб отчитаться о якобы принимаемых радикальных мерах и пустить пыль в глаза своему вашингтонскому начальству.
Оказалось, что все, кто это затеял, выдавали желаемое за действительное. У нас в таких случаях говорят: "Замах на рубль, удар – на копейку".
Маловато на "Свободе" осталось от того, что было в 1970–1980-е годы. "Свобода" обновилась и стала совершенно другим организмом, начиная с переезда [из Мюнхена] в Прагу, в середине 1990-х годов. Многие как-то устроились там, в Мюнхене. Но значительную часть набирали заново. С тех пор они стали другими. Это люди, главным образом, совершенно другого поколения – поколения последних комсомольцев середины 1980-х годов. Совершенно другой организм, другая структура, которая задумала обновляться.
В этой связи они стали приглашать людей со стороны. Это было в середине 2000-х годов, когда они пригласили людей с "Эха Москвы": бывшего главного редактора Сергея Корзуна и Сергея Фонтона, первого директора службы информации "Эха", с тем же самым намерением – что-то поменять. Сергей был на "Свободе", правда, не директором русской службы, а шеф-корреспондентом московского бюро. С Корзуном говорили так же, как со мной: обещали полный карт-бланш. И этих людей вышвырнули точно так же, как и меня. А я попал под вторую волну или, может, третью этого желания перемен.
Моя история произошла в прошлом году. Я был принят на работу сначала в московское бюро, и проработал так два месяца, начиная со 2 февраля прошлого года. А до этого были всякие процессы "сватания", смотрин: начиная с декабря 2008-го я активно общался, меня приглашали в Прагу, уже как будущего директора радио "Свобода".
– А в Вашингтон не приглашали?
– В Вашингтоне меня представлял мой американский "куратор".
Конечно, процесс смотрин довольно долгий и серьезный. Когда я заполнял всяческие анкеты, вспомнил свое поступление в иняз в конце 70-х. Меня попросили назвать всех родственников, девичью фамилии матери и так далее. Проверка была такая же серьезная, как, полагаю, в свое время проверял КГБ. Меня проверили со всех сторон, чему я очень рад, потому что, стало быть, я абсолютно чист и с той стороны тоже: не только КГБ теперь проверил, но и ЦРУ. Меня представляли в Вашингтоне заочно: рекомендовали "куратор" русской службы и главный редактор радио "Свободная Европа – Радио "Свобода"". Они же приезжали и в Москву на переговоры со мной. Суть их [предложения] сводилась к тому, что, наконец, надо что-то делать, и наступает момент, когда это "болото" нужно осушить, начать все заново, надо как-то работать по-новому, а методы радио "Свобода" устарели, сейчас – другое время, время рынка. Разговоры были интересные и правильные. – Но реклама же при этом на радио "Свобода" запрещена.
– Да, но мы говорим о том, что любой продукт, пусть даже бюджетный, должен быть привлекательным. Вы же не будете слушать радио, где вопросы задают по бумажке? Сейчас, в 2010 году вы понимаете, что радио должно быть живым организмом, что оно, с одной стороны, должно быть фоном, а с другой – быть интересным, и не выбиваться из контекста современной жизни. А с точки зрения подачи информации, организации эфира "Свобода" существует по тем же законам, что и 50 лет назад. Они поняли, что нужен человек со стороны, чтобы организовать по-новому программную сетку, вести программную политику.
Мне предложили на выбор: либо редактор московского бюро, либо директор всей службы. И последний, как мне сказали, это – decision maker. Я на это купился. Позже выяснилось, что ни одного решения самостоятельно я принять не смог, все нужно было обсуждать, и любое решение согласовывалось с американским руководством.
– Что конкретно нужно было изменить? Ведь на "Свободе" много прямоэфирных программ. И сайт кажется очень современным, на нем легко найти все архивы программ.
– Во-первых, прямоэфирных программ не так много. Они идут в утреннее время: с 7 до 10 часов, если уже что-то не поменялось. (Я убрал 7-часовой эфир – вынужденно, ради экономии средств). Далее идут повторы, это не прямой эфир. В час дня – прямой час, и следом – еще один (если они оставили так, как я планировал), а уже в 4 часа начинают идти эфиры из Праги. Они заканчиваются в 8 вечера по Москве, а потом почти все оставшееся время: весь вечер, ночь и до утра, – опять идут повторы передач, кроме выпусков новостей в начале часа. То есть, если говорить о буднях, то прямой эфир – это порядка 10 часов в сутки. Но информационное радио работает 24 часа в сутки.
Сравните это с "Эхо Москвы". Ты включаешь и слышишь новости и события – то, что происходит сейчас, и это все в прямом эфире, очень редко в записи.
Что, кстати, делает сейчас, например, "Би-би-си"? Фактически, оно постепенно сворачивает эфирное вещание, часов становится все меньше – нет отдачи, реакции, ожидаемого воздействия на аудиторию. Радиовещание на коротких волнах не дает результата, на который рассчитывает руководство. "Голос Америки", например, имеет только полчаса вещания, существует, фактически, только в интернете.
Я считаю, что будущее "Свободы" – за сайтом. Но тут уже придется конкурировать по-настоящему. Скидок на славное историческое прошлое не будет.
А сайт "Свободы" сейчас... Во-первых, радио на сайте, через интернет, пока слушают очень немногие. Последние цифры, которые я помню, – это 4,5–5% слушателей из интернета. Хотя за этим – будущее. Я пытался убедить американцев, что нужно развивать это направление. Радио на сайте не имеет никаких помех (это не короткие или средние волны, где слушается "Свобода"). Но сайт по-прежнему мало продвинулся – по отношению к тому времени, когда я там работал. По-прежнему он собирает в три–четыре раза меньше уникальных посетителей, чем "Эхо Москвы".
Что касается нынешнего состояния новостной ленты на сайте "Свободы": я сегодня посмотрел специально, как там обновляются утренние новости: с 7 до 10 часов. На "Свободе" в это время каждая новость появляется в среднем 1–2 раза в час, а на "Эхе", например, в течение часа сменяются 15 новостей. Разница есть, да? Поэтому, конечно, за новостями вы пойдете на newsru.com, grani.ru, echo.msk.ru или куда-то еще, но не на "Свободу".
– Как произошло ваше приглашение?
– Радио "Свобода" – это американское иновещание, которое представляют больше 20 служб. Они заняты вещанием на определенные регионы, на определенных языках. На советском иновещании, на котором я работал много лет назад, было более 70 языков. Но, так или иначе, сама структура и цель создания этих СМИ примерно похожи. В первую очередь, "Свобода" вещает на страны бывшего Советского Союза и бывшие соцстраны. Плюс Афганистан (довольно перспективное направление, потому что там, как ни в какой другой стране, активно слушают радио), Иран (та же история). Но самая крупная служба – русская.
Мой прямой американский начальник, официально называющийся замдиректора по вещанию, наблюдает за работой нескольких служб, но, в первую очередь, курирует русскую службу. Он следил, фактически, за каждым шагом, который я пытался предпринять. Так вот, он и главный редактор всего радио "Свобода" приезжали в Москву, и мы с ними разговаривали.
– Вам говорили, что необходимо увеличить количество слушателей?
– Конечно, нужно было увеличить количество слушателей и тех, кто заходит на сайт. Им нужны показатели, чтобы отчитываться перед Конгрессом, перед специальной комиссией наблюдателей от Конгресса, которая следит за работой всех служб. А показатели на радио выглядят очень сложно и малоубедительно для начальства. На сайте это гораздо проще и понятнее, и выражается конкретными цифрами на счетчике: количеством посетителей и визитов. На радио привлечь слушателей сложнее, чем привлечь людей на сайт. Сайт – более современный носитель информации. А само радио слушают люди, в основном, пожилые, из провинции, не имеющие доступа к другим источникам информации.
Думаю, "Свободу" бы больше слушали, поскольку сейчас все ищут новости негосударственные, независимые, если бы новости обновлялись так же регулярно, как на "Эхе", скажем, если бы интервью были столь же своевременными, если бы ньюсмейкеры были бы первого уровня…
– Но "Свободе" ведь удается приводить и известных людей?– Удается. И "Эху" удается, и тут можно спорить, кому удается лучше. На "Эхо", думаю, придут быстрее, там средняя аудитория только в Москве – 200 000 в час, а на "Свободе" – в десятки раз меньше.
– Вы сталкивались с тем, что ньюсмейкеры отказываются от интервью из-за того, что это – "американская" станция?
– Такое тоже бывает. Но люди приходят. Однако главная причина [отказов от интервью] – слабая отдача от такого разговора. С другой стороны, бренд "Эха" знает в Москве 95% людей, то есть, практически, каждый.
– Вы – чужак, который приходит со своим планом обновления. И что происходит?
– И на меня смотрят, как на чужака, который собрался мешать жить. Все хорошо себя чувствуют, у всех – хорошие зарплаты, всем хватает на жизнь, никому ничего менять не хочется. На "Эхе" [у сотрудников] нет медицинской страховки, например, а тут, в Праге, – есть. "Эху" надо выживать, а здесь все и так нормально.
Представьте себе: люди живут в Праге. Если ты уходишь со "Свободы", то тебя вряд ли еще куда-то возьмут. При этом из жен сотрудников почти никто не работает. А кому нужен русский журналист в Праге? Уйти оттуда – значит уйти в никуда. В московском бюро – ситуация подобная, довольно сложная. И люди за свои места держатся. Когда приходит человек, который пытается что-то изменить, – это значит, что этот человек угрожает их статус-кво. И менять они ничего не хотят.
– Вы это понимали, когда соглашались?
– Понимал. Но не почувствовал так, как тогда, когда меня уже "попросили" со станции.
Конечно, я просчитался. Конечно, были глупые амбиции: надеялся, что смогу в этой системе что-то изменить. Но ни я, ни до меня Сергей Корзун, ни до него – Марио Корти, которого тоже "ушли", ничего сделать не смогли.
Во-первых, сам коллектив противится каким-либо изменениям. А во-вторых, он имеет очень серьезное влияние на американское руководство. Они иногда им даже манипулируют: указывают, что им нравится, что нет. Эта ситуация – странная для нас, живущих в России, тех, кто с начала 90-х уже живет в условиях рынка. Если вам не удается поменять что-то в течение пяти лет, если вы приглашаете одну команду, а потом увольняете ее, приглашаете другую, и ее тоже увольняете, а ситуация не меняется, то в рыночных условиях увольняют вас: вы провалились, ваши планы, о которых вы заявляли, оказались никчемными. Здесь это почему-то продолжает работать.
– Вы пришли с планами увольнения людей и изменения программной сетки?
– Я ни одного человека не уволил. Единственное, что я попытался сделать, – переместить одного человека с одной должности на другую, и несколько сократить его зарплату. Это то, что в коммерческой структуре делается без особых раздумий; здесь был шум такой, что мало не покажется.
– Вы не хотите говорить о том, кого вы пытались передвинуть?
– Не хочу – этот человек очень близко воспринял все. Но его не уволили! Меня – уволили, Ольгу Галицкую (шефа-редактора московского бюро радио "Свобода", пришедшую на станцию вслед за Валиулиным, и уволенную вместе с ним – Slon.ru) – уволили, а его просто пытались переместить. Галицкая, кстати, до сих пор без работы, об этом кто-нибудь подумал?
Я был директором службы, и мне обещали полный карт-бланш. А оказалось, что я даже этого сделать не могу. Коллектив взбунтовался, пригрозил судом. И американцы откатили назад: они испугались огласки, суда.
Новый руководитель в коммерческой структуре, как правило, меняет коллектив – до 80%. Я пришел не с такими мыслями, я пришел сотрудничать с ними, но пытался показать, что программная сетка, где оригинальная программа, выходящая в эфир впервые в 7 часов утра субботы, – это нонсенс, кто будет это слушать?
– У вас был четкий план?
– У меня был план. Я пригласил программного директора – человека, который знал всех по голосам, высоко ценил многих ведущих эфира, знал, кто на что способен, и который представил очень разумную программную сетку. Ведь все, по большому счету, просто: утром вы хотите слышать новости, днем вы не прочь послушать разговор с ньюсмейкером, вечером вам тоже нужны новости, когда вы приходите с работы. Есть понятия прайм-тайма, есть более-менее мертвое время для радио...
– … когда они ходят на Slon.ru.
– Да, когда ищут новости в интернете. Есть разумные законы слушания радио, потребления информации. Но я проработал до августа 2009-го, и единственные почасовые рейтинги, которые были в моем распоряжении – это рейтинги от декабря 2008-го. А Венедиктов получает рейтинги каждую неделю, и каждую неделю он смотрит, как подкорректировать сетку.
– Но ведь "Эхо" можно тоже много в чем упрекнуть.
– Можно.
– Например, в часовых коммерческих медицинских передачах.– Часовых передач нет, это 15-минутки. Но вы представьте себе: у вас коллектив – 200 человек, вы – коммерческое предприятие, которое должно сначала продать продукт, а потом на эти деньги накормить тех, кто работает, обеспечить зарплату. За почти 20 лет работы "Эхо" ни разу не задерживало зарплаты, будучи коммерческим предприятием. И ни для кого не секрет, что примерно до 1996-го года мы работали в ноль: сколько зарабатывали, столько и съедали.
Конечно же, медициной мы зарабатываем. Конечно, это перебор, но деваться-то некуда. Можно как-то более разумно работать, лучше организовать коммерческую службу, но приходится крутиться, а медицина дает денег от рекламы больше, чем что-либо другое.
Упрекать "Эхо" можно в чем угодно, но только не в том, что оно не работает и не пытается выжить в этих условиях. А если мы возьмем среднюю загрузку эфирного сотрудника "Свободы" и "Эха Москвы", то на первой станции человек работает в эфире, если взять среднее арифметическое, – 2–2,5 часа в неделю, а на "Эхе" – 10–12 часов и больше. Разница все-таки есть, при том, что на "Свободе" получают побольше, чем на "Эхе".
– От поста Ксении Лариной осталось ощущение, что на радио "Свобода" – ни одного честного человека.
– Я все это время молчал, ничего не говорил. Написал на свежих эмоциях статейку, но публиковать не стал. А Ксения как эмоциональный человек, тем более – женщина, молчала неделю, а потом решила все это выплеснуть. Ее пост вошел в топ блогов "Яндекса" и провисел там больше суток. На сайте "Свободы" делаются обзоры самых читаемых блогов за день, но об этом не было сказано ни слова.
Кстати, на это ее письмо в "Живом журнале" откликнулись, в том числе, и люди, работавшие в разное время на "Свободе". Не было ни одного, кто написал, что это неправда. Небезызвестный писатель Владимир Войнович, тоже в свое время сотрудник "Свободы", был недавно на "Эхе" у Ксении в эфире. После передачи он сказал ей, что с удовольствием прочитал ее пост в ЖЖ и готов подписаться под каждым ее словом.
Конечно, на "Свободе" есть приятные и интересные в общении люди. Но что касается перемен, видимо, они там невозможны. Я написал перед уходом записку руководству, где призывал их к перезагрузке.
– Кнопочку "перезагрузки" не подарили?– Нет, не успел, слишком быстро уволили.
– Как выглядело увольнение?
– Решение было принято за три дня до моего возвращения из отпуска. И что особо неприятно: об этом знали уже два сотрудника. Я увидел это по их глазам. Начальство на ушко сообщило. Там это называется "иметь прямой выход на руководство". Это значит, например, что любой сотрудник может написать докладную на меня президенту "Свободы". Один раз они написали письмо Бараку Обаме: как им плохо живется.
– Те двое, кто вас приглашал, даже не объяснились перед вами? Вы об увольнении узнали откуда? Из отдела кадров?– "Куратором" службы мне были зачитаны причины, по которым со мной хотят разорвать отношения, – нервно, по бумажке, чтобы не сбиться. (Он хоть и американец с грин-картой, но языком по-прежнему владеет плоховато. А по-русски вообще не говорит).
Я проработал полгода: два месяца из них – при уходящем директоре службы Марии Кляйн, два месяца уже без нее, в качестве главного редактора, и два месяца как директор службы – уже на американском контракте. И со мной имели право расстаться в течение полугода, как и я тоже имел подобное право.
Главной причиной была названа та, что я не хотел работать с коллективом, заниматься тем, что они называют team building – строительством команды. То есть меня приглашают что-то радикально перестроить в этом коллективе, а потом говорят, что все свои намерения я должен обсуждать с этим же самым коллективом, по сути, предлагая им соглашаться со мной или нет. Я не увидел логики в этом. Если вы собираетесь "осушать болото", как мне говорили, то и с командой, наверное, что-то надо делать?
Обсуждать решение я не стал.
Сейчас они вернулись к тому, с чего начинали. Они назначили Ефима Фиштейна директором радио "Свобода". Кстати, мне удалось назначить его на должность главного редактора службы, своим заместителем в Праге. Это самое первое и, пожалуй, единственное назначение, которое я сделал сам, без согласования с американцами. Ефим вполне лояльный. На "Свободе" не терпят людей, которые пытаются высказать независимую позицию. По сути, это советское предприятие. Я работал на "Иновещании" в середине 80-х – то же самое: структура, лояльность, контроль, отчетность...
– Какие задачи стоят перед западными станциями, которые вещают в России?
– По хорошему, это представление альтернативной информации: альтернативной государственным [российским] СМИ. Это в идеале. А по сути – пропаганда, которая была на "Иновещании" советских времен. В принципе, давать альтернативную информацию – это то, что пытается делать "Эхо Москвы". Но нас "захлопнуть" можно очень быстро: мы же не в Праге базируемся. Приходится лавировать. Наверное, не всегда это получается удачно.
– Лавировать между чем и чем?
– Между векторами власти, влияния. "Эхо" является той площадкой, где представлены все политические спектры. Я считаю, что именно это спасает "Эхо": нас нельзя упрекнуть, что мы являемся голосом либералов, демократов. Другое дело, что аудитория выбирает то, что ей ближе. Мы – как Гайд-Парк, мы предоставляем слово всем, кроме фашистов и террористов.
– То есть вы не взяли бы интервью у Басаева, как Андрей Бабицкий сделал это для ABC?
– От имени "Эха" я говорить не могу, за него все равно отвечает главный редактор. Не знаю, какое решение он бы принял.
– А какие плюсы у радио "Свобода"?
– Плюсы?
– "Надолго задумался"...
– Особых я не вижу. Возьмем конкретное дело Ходорковского-Лебедева: казалось, самое крамольное, что можно освещать сегодня. Корреспонденты каких изданий присутствуют на деле Ходорковского? Неужели одна "Свобода"? Там постоянно есть "Эхо Москвы", есть "Новая газета", есть ряд других изданий, информагентства, наконец. Так в чем плюс радио "Свобода"? В том, что они освещают то, что не освещают корреспонденты других СМИ? Нет. Уникальности как таковой я не вижу.
То же можно говорить об Алексаняне, о деле которого ни одно государственное СМИ не говорило до того, как об этом сказало "Эхо" ...
Половина новостей "Свободы" делается в Праге. Но какие новости можно сделать из другой страны? Понятно, что у "Свободы" – большая сеть в регионах. Но все равно, находясь здесь, в России, вы чувствуете ситуацию кончиками пальцев, своей кожей. А то, что у "Свободы" существует какое-то воздействие на умы, то, что они называют impact, я бы тоже не сказал: "Свободу" слушает довольно мало людей.
Положительное в "Свободе" – то, что было когда-то. Были люди с именами. Личности. Тогда радио слушали. Но водораздел между тем временем и нынешним проходит очень знаково. 1995-й год – начало, по существу, эпохи интернета, год переезда "Свободы" из Мюнхена в Прагу. И эта отсталая форма сообщения новостей отходит на десятый план. До Праги "Свобода" была нужна, интересна и делала свое дело. А после переезда она стала лишь одним из СМИ, и далеко не самым влиятельным.
Я недавно случайно наткнулся на рассказ Романа Смирнова, театрального режиссера, который в 90-е был журналистом, оператором, ездил по горячим точкам и был связан с радио "Свобода", в том числе, и через свою жену, поэтессу Татьяну Щербину (она там работала в конце 80-х). Он написал рассказ "Как я поработал на ЦРУ" – о своем опыте общения с радио "Свобода". Описывал как раз нравы этого радио – например, абсолютную категоричность в суждениях: если вас кто-то, даже необоснованно, посчитает КГБ-шником, считайте, что к вам это прилипло навсегда, с вами никто общаться не будет. Роман, в итоге, пришел к очень смешному выводу, довольно оригинальному – цитирую по памяти, – что радио "Свобода" – это "единственный удачный работающий сегодня совместный проект КГБ и ЦРУ, позволяющий им обмениваться информацией и агентами влияния".
Мы можем также вспомнить высказывание и Владимира Буковского, который предлагал закрыть радио "Свобода", – просто за ненадобностью, из-за того, что она выполнила свои функции, и сейчас это поле "окучивается" другими СМИ, которые имеют гораздо больше воздействия на аудиторию.
– По поводу КГБ и ЦРУ... Вы хотите сказать, что работники станции – сотрудники либо одной спецслужбы, либо другой?– Нет, этого я не могу сказать. Я просто процитировал высказывание еще одного человека, который знает атмосферу изнутри. О радио ["Свобода"] написано уже несколько книг – Анатолия Гладилина, например. Нравы "Свободы" им описаны в таком же духе, и даже гораздо живописнее.
– Но творческие люди – это всегда сложные коллективы.
– Собственно, творческих людей на "Свободе" практически не осталось. Многие передачи состоят из самостоятельных блоков, которые почти полностью создаются стрингерами – корреспондентами на местах, в регионах. Некоторые передачи представляют собой компиляцию из таких материалов.
Есть некоторые журналисты, которые, например, ведут один час эфира в неделю. Я бы тоже так творил! Я был поражен, когда один сотрудник сказал мне, что "час эфира в неделю – это очень тяжело. Вот такой-то взял себе два часа, – сказал он про другого сотрудника, – и видно, как он просто зашивается". Да скажите это на "Эхе" или на "Би-би-си", где я тоже работал (пять полноценных эфирных дней в неделю, из них три – ночные смены), – засмеют!
Я когда узнал, меня это поразило, – в субботу можно прийти в бюро, и здесь будет тихо, как в реанимации: пара корреспондентов в Москве, новостник и звукооператор – в Праге. Интересное радио: радио с понедельника по пятницу.
Я очень рад, что это закончилось рано. Представьте, что я был бы вынужден жить там, в Праге. Ладно я, а жену – человека с именем, оторвать от журналистики, чтобы она стала домохозяйкой...
– Вам нужно было туда переезжать? Зачем?
– Я сначала думал, что можно управлять процессом отсюда. Но все руководство – там, совещания – там. Поэтому там нужно находиться либо директору, либо первому заместителю.
Я в профессии прошел полный круг, и это смешно: в 1984 году я начал работать на советском "Иновещании", а закончил уже на американском "иновещании". И через 25 лет я решил "соскочить". Три месяца ничего не делал, искал другие амплуа – не в журналистике. А потом меня позвал [главный редактор "Эха Москвы" Алексей] Венедиктов. Сейчас я занимаюсь оценкой качества программ, выходящих в эфир. Я слушаю эфир – какой-то сегмент. Например, отслушиваю только репортажи. Отслеживаю достоверность новостей, на которые ссылаются, проверяю факты, даты, слушаю гостевые эфиры. Кстати, подобная служба эфирного "самоконтроля" есть и на "Свободе". По-моему, очень полезная.
– И вы признаете лучшими программами эфиры Ксении Лариной?
– Нет. К ней у меня тоже есть претензии.
А раз в неделю я делаю отчет для главного редактора.
– Вы все еще обижены на "Свободу"?
– Признаюсь, я даже слишком часто вспоминаю и анализирую то, что со мной произошло. Но обида – вряд ли. Ведь за последние пять–шесть лет я был далеко не первым уволенным со "Свободы" руководителем. И говорю я вам все это, кстати, впервые – через целых восемь месяцев после того, как расстался с этой радиостанцией. Думаю, проблема все-таки в ней самой. Помните, как у Жванецкого: "Может, надо что-то в консерватории подправить?.."
