Владимир Познер пользуется непререкаемым авторитетом как в телевизионном сообществе, так и в обществе в целом. Но какая бы аудитория ни собралась за его круглым столом, чувствуется, что он – иной. Другого культурного кода. Поэтому его оценок происходящего ждут с особым интересом.
– Владимир Владимирович, ваш голос – решающий в определении темы и выбора гостей во "Временах"?
– И тему, и гостей мы определяем вдвоем с руководителем программы Артемом Шейниным. Обычно возникают две-три темы недели – сообща мы обсуждаем, какую из них выбрать и кого можно было бы подтянуть к этой теме в качестве гостей.
– Случаются отказы?
– По-разному. От Думы практически отказов не бывает. С большим трудом идут на передачу представители Министерства обороны. Непросто заполучить министров: у нас члены правительства пока еще не поняли, что им не то что соглашаться со скрипом – бежать надо на программу, чтобы выразить правительственную точку зрения, довести ее своими словами до зрительских ушей.
– Быть может, они догадываются, что вас будет интересовать не только официальная точка зрения?
– Нас интересует тот или иной вопрос, к которому тот или иной чиновник имеет отношение. Мы можем потолковать и без него, но тогда не прозвучит из первых, что называется, уст точка зрения правительства.
– А трудно ли заполучать на программу олигархов, которых вы называете магнатами?
– Но они и есть магнаты, я просто настаиваю на этом! Сегодня эти люди в России не имеют влияния на принятие политических решений. Охотно ли они приходят к нам на эфир? Абрамович вообще не ходит никуда и никогда, да и Фридман тоже… Мордашов – приходил, недавно был Потанин.
– По поводу выхода каналов НТВ и ТНТ из ТЭФИ и подведомственной вам Телеакадемии СМИ пишут: Познер отказывается давать комментарии.
– Отказываюсь. И что значит – подведомственной мне?.. Да, я там президент, но это сугубо общественная должность, которая не имеет властных полномочий. У меня, как у президента, есть обязанности, и одно-единственное право: при равном голосовании отдать свой голос одной из сторон. Телеакадемия – это сообщество профессионалов, начинавшееся всего с 12 человек. С величайшим трудом удалось добиться расширения количества академиков – хотелось, чтобы максимальное количество профессионалов судило о том, что лучшего сделано на телевидении. Сегодня академия включает порядка 130 членов – думаю, в скором времени их число приблизится к 400-м.
– Скажите, почему именно вас считают патриархом ТВ? Ведь до вашего появления в эфире в 86-м на ТВ уже успешно работали Лысенко, Малкин, Сагалаев…
– …и многие другие. Право, не знаю. Помню замечательный разговор, который состоялся у меня в останкинском лифте с первым заместителем Лапина Мамедовым. "Почему мне нельзя работать на телевидении?" – спросил я. "А нам звезды не нужны", – был ответ. С подтекстом, что таковых трудно контролировать. Меня очень долго не пускали на экран. Когда пустили – мне было 52... Быть может, оттого что внутри у меня накапливалось годами, это прорвалось с огромной силой и в какой-то степени способствовало… не хочется сказать, карьере – тому, что я стал более-менее заметной фигурой на телеэкране.
– Сейчас невозможно стать телеведущим в 52 года. А вот тезис "нам звезды не нужны", похоже, вернулся. Телевидению не нужны профи?
– Вам все скажут, что профи – нужны. Весь вопрос в том, какое мировоззрение у этих профи. У меня нет никаких сомнений, что люди, настроенные критически к власти (а если ты журналист, иначе быть настроенным нельзя), сегодня неугодны. Их боятся – это поразительная вещь, что их боятся! но это правда, и это для меня совершенно очевидно. На радио с охватом аудитории в миллион – пожалуйста, в газетах – ну, какие там тиражи – пусть. Но не на общефедеральных каналах – все уже поняли, что это за штука, особенно после 96-го года, когда Ельцина с перевесом 2% переизбрали на второй срок. Умная ли это политика? По-моему, не то что не умная – непродуктивная. Критически настроенные журналисты нужны на экране – это придает достоверность и совсем другой заряд. Журналистика – это прежде всего стремление быть объективным.
– Есть масса журналистов-чиновников и журналистов-пиарщиков, которые, как безумные, носятся со своей корпоративностью.
– Корпоративность есть везде: действительно, по внутрикорпоративным правилам нельзя критиковать свой канал и начальство своего канала. Разница в чем: то, что нельзя услышать на одном канале, можно услышать на другом. У нас главными каналами практически владеет Кремль. Они прямо или опосредованно контролируются государством – факт, с которым никто не может поспорить. И это принципиально отличает нас от прочего мира.
– Как и отсутствие общественного телевидения...
– Общественное телевидение существует в 49 странах мира. Оно не зависит от бизнеса, поскольку не нуждается в рекламе. Оно финансируется за счет налогов на количество телевизоров в доме. Либо – за счет суммы, выделяемой государством из бюджета. Причем не менее определенного процента, оговоренного законом; при этом государство не имеет права вмешиваться в вещательную политику. У нас общественного телевидения нет. Считается, что наши люди не захотят за него платить. ВЦИОМ провел опрос – на вопрос "Как бы вы отнеслись к появлению общественного телевидения?" 71% ответили, что положительно. Платить за него согласились чуть больше 30%. Люди не знают, что это такое, и на всякий случай воздерживаются. Но если им объяснить, что платить придется всего рублей 20 в месяц… Ваш покорный слуга вместе с Михаилом Горбачевым написали письмо президенту Путину, объясняя, почему, на их взгляд, необходимо создать в России общественное телевидение. Довольно долго мы ждали ответа, который наконец пришел, за подписью главы Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям Михаила Сеславинского, толкового, умного и тонкого человека. Ответ на двух страницах гласил: да, это важно, это верно, это хорошо. Но пока непонятно, как это практически осуществлять в наших условиях…
– Подытоживая: какова, на ваш взгляд, главная беда сегодняшнего телевидения?
– Трудно определить одним словом… Все-таки, наверное, коммерциализация. Что все, или почти все, сводится к рейтингу, к поиску самого общего знаменателя, а раз так – то к снижению планки и общей игре на понижение.
– Смотрели ли вы фильм Клуни "Доброй ночи и удачи"?
– И неоднократно. Он мне страшно понравился! Для меня это не просто фильм и не просто тема, но кусок моей жизни. Я знаю не понаслышке, что такое маккартизм, из-за него мы с родителями вынуждены были уехать из Америки, моя жизнь целиком поменялась… Очень точный фильм о том, что такое журналистика. У нас странное понимание о журналистской ответственности – мы как будто не знаем, что необходимо проверять факты, что необходимо представлять две стороны дела, а не одну… Фильм Клуни, в частности, и об этом.
– Скажите, а звала ли вас какая-нибудь партия в свои ряды?
– Представьте, никогда и никакая. Более того, я очень опасался, что меня позовут в Общественную палату, потому что отказался бы. К счастью, меня туда не позвали. Видимо, есть умные люди, которые понимают: скорее всего Познер не станет в этом принимать участия – не стоит и звать.
– Есть такая точка зрения: стыдно работать на одном канале с N или там с Z. Вы разделяете ее?
– Абсолютно не разделяю. Можно работать на любом канале ради того, чтобы иметь возможность высказывать свою точку зрения. Какой толк, если ты – вне эфира?.. Я мог бы и не работать – я, конечно, не магнат, но на жизнь себе уже заработал. Одержим – не одержим, но я и вправду страстно люблю свое дело. Каждый раз, когда я говорю: "Добрый вечер, в эфире программа "Времена", у меня – холодок в животе. Если этот холодок однажды не возникнет – это будет точным признаком того, что пора сказать "Спасибо" и повесить шиповки на гвоздь.
